Глава двадцать восьмая

ПАЛАТА № 1110

I

Володино лицо, лоснящееся от сытой жизни, так и расплылось в довольной улыбке, до того он обрадовался, когда встретился с Гевашевым на Главпочтамте.

Подойдя, он дружески обнял друга - "яуги", совсем так, как де­лал это Виктор.

- Надо же, встретились!? Года два не виделись. Я вот письмо от Юрки получил. Тебе привет!

Давно не видевший никого из опасной компании Игорь тоже обрадовался.

- За привет спасибо, только не по адресу, - возразил он. - Не знаю я никакого Юрки.

- Отца-кормильца нашего не знаешь? - увидев недоумение на осунувшемся лице Игоря, погрустнел Володя. - Виктора помнишь? Так это Юрка и есть. Заступился он за Гаврилу, ну и влип: стали копать и открыли «оптику». Ей, «Петровке», только на глаза попадись! Семь лет строгача дали!

- А ты как уцелел?

- Я-то? Сам как-то сказал ты: всё гениальное в простоте. Не все люди «мелочью» этой владеют. Справкой, что у меня кровоизлияние в мозг своевременно запасся, отвалив полтора куска. Поддержали меня месяца полтора и постановили - в один голос, заметь - что не гожусь я ни к станку, ни к коровам. А что мы стоим? До пяти я свободен, отменно покушаем. Есть о чём поговорить. Девочку свою отпущу.

Только сейчас Игорь заметил на ступеньках метро «Кировская» модно одетую коротковолосую девицу. Она метала в них свирепые взгляды. Невольно закралась мысль: "Не уйти ли?" Упоминание о Гавриле, из-за которого влип «гениальный» Виктор, его остановило. Захотелось поподробнее узнать. Ведь предсказывал такой исход - они не верили!

Потому и стоял, дожидаясь Володю. Не теряя самообладания, тот, глядя в сторону, уговаривал свою подругу. И уговорил: резко повер­нувшись, кокетка юркнула в метро.

- Чем недовольна?..

- Ну, её! - отмахнулся, поморщившись, Володя:

- Их у меня, что собак нерезаных, и всем мясо дай. Все и так и липнут. А когда жизнь покажешь, да на себя джинсы натянут, - сразу за мораль берутся! Им, видите ли, кажется, что и они что-то могут. И начинают требовать: я, мол, работала, в полную силу... - Володя па­костно захихикал: - В их представлении работа - это вкусно поесть и ублажить подвернувшегося ублюдка. Я вот посмотрю недельку-другую! Если Лилька эти фокусы не оставит - коленом её!..

- А как поживает «Статуэтка»?

- До сих пор Ирэн помнишь?! Она с дипломатом спуталась. У него оби­тала. А сейчас где - не знаю. Едем!.. - Увлекая за собой Игоря, Володя взмахом руки привычно остановил такси.

Минут через двадцать такси неожиданно остановилось у многолюдной церквушки в Свиблово, - той самой, в которой время от времени появлялся человек в кожаном пальто. Володя вышел первым и, стоя у раскрытой дверцы маши­ны, пропустил Игоря с показным почтением.

Легко преодолев ступеньки, он оглянулся на машину. Она стояла, ничем не выделяясь среди других такси. Шофер спиной к церквушке во­зился с двигателем. На Володином лице отразилась грусть. Молча, по­дойдя к прилавку, он купил свечку.

- Тебе, Николай-угодник! - тонкие губы, дрогнув, зашептали: - За Семёныча…. За скорое возвращение от «хозяина» Юнышева Юрия просит его верный това­рищ и собрат.

Лицо Володи изменилось. Игорю было не совсем понятно, волнуется он или боится, что и его постигнет участь Виктора. После некоторого раздумья об этом Игорь решил, что тот и любит Виктора, и боится за себя.

Лихо, подкатив к «Софии», о болгарской кухне ресторана Володя говорил со сладострастием, они посидел в уютном зале, заполненном разжигающими аппетит запахами и одновременно какой-то торжественной в утренний час свежестью. Грусть Володе была чужда, и он повеселел и ни разу не вспомнил о церквушке.

- Мне каково? Взвалил Юрка на меня все дела. Приходится и за него и за себя отдуваться. Побыстрей бы возвращался.

По всему было видно, что Володя надеялся ещё поблистать с другом.

- А за Гаврилу кто?..

- Никто! Этот уникум незаменим.

- А что случилось? Что он отчебучил? «Летучая обезьяна» не сработа­ла?

- Да она тут ни при чём! У него поизобретательнее штучки были. Под­вело вот что: водилась у него привычка дурная. Как делать нечего, так вразвалку к кому-нибудь топает и хлобысь по плечу или спине. "Здорово!" - говорит и ржёт радостно. Мужики, понятно, в позу обиженных, а Гаврила дальше: "Извините, пожалуйста, - жалобно так лопочет, даже слёзы стеснения на глазах, - ошибся я! За Ваську-соученика принял. Больно вы похожи". И ходу!.. Мы за недостаток это не считали. Юрка лишь иногда втык сделает, а Гавриле всё смех и шуточки. И в тот раз! Взял его Юрка с собой,

тормознулись у «Шашлычки» с товаром, намечалась встреча с «духом». Гавриле торчать в стороне надоело. Он подошёл и хлобысь одного армянина по спине. А ручку его помнишь? Моих пять! Не знаю, как беднягу того не уложил на месте. А сам чебурек дожевывает, хихикает: "Извини, дружок, ошибся, за дружка своего при­нял, за Ваську-соученика", - и отошёл, посвистывая. Армянин разозлился, схватил его за рукав и не отпускает. Ловкач в извинениях рассыпался, да тот в никакую. У Юрки дело на мази, он за Гаврилу с ходу и всту­пился: ехать уже надо было. "Разве не видишь, ошибся человек? С кем не бывает?"

На шум-гам двое в штатском вмешались, книжечки чуть не в морду Гавриле тычут. Юрку свидетелем приглашают: садитесь, мол, в машину. А они с Юркой сами на машине прибыли, водителя только не знали, «частника» остановили да сели. Тот растерялся, что клиентов в другую машину сажают, выскочил, кричит: "Сумку забыли!" А в сумке товар! Как ни усмирял его взглядом Виктор, - всё напрасно! С перепугу тот не поймёт ничего. "Забыли, забыли!" - тычется с сумкой. Так и накрыли с полич­ным.

- Виктору семь, а Гавриле?..

- «Химии» три года!

- Куда напрашивались, туда и попали, - вырвалось у Гевашева. - И тебя вычислят.

Володя взглянул пристальнее, но не обиделся.

- Так ведь это случайность, - легко вздохнув, сказал он. - Без Юрки худо! У него голова варит, не засидится. Амнистия-то на что?

- А с пропиской у тебя как?

- Плевое дело! Стоит только захотеть.

Гевашев покачал головой: - Зря так думаешь! Тысячи приезжают в Москву, да так ни с чем и уез­жают. - Вспомнив, что говорил парапсихолог Ласкин на этот счёт, повторил его слова: - Москвички пошиковать, поблудить мастера, но в загс на аркане не затащить.

- Ого! Да ты уж попробовал, что ли?! - хохотнул Володя. Потом серьёзно сказал: - А я в Москву и не рвусь! Получу сейчас белый билет и тормознусь в Подмосковье. Кандидатура в жёны есть, стоит только пальчиком пошевелить. - Он продемонстрировал, как он пошевелит. - И штамп о прописке будет! Рановато сейчас, чуть что - снялся и улетел. Куда? Что? С кем? Никто никогда не узнает. А с хомутом посложнее! А ты как? Что, семьёй обзавёлся?

- У тебя своё, у меня своё, - уклончиво ответил Гевашев. - Люди мы совершенно разные.

- Ну не скажи! Ни ты, ни я производства не любим, не перевариваем. Грохота, скрежета, пыли, промасленных спецовок и так далее. За свобо­ду ратуем. А ты говоришь - разные. Да я тебя насквозь вижу.

- Может, и видишь. Да разные всё же! - возбуждённо заговорил Гевашев. - Я вот, веришь, ни одной вещи за свою жизнь не продал.

- И что из этого?

- Как что? Я стараюсь честно заработать, больше того - совершенствую жизнь.

- А купцы, думаешь, не совершенствуют? Доставкой товаров и сбытом разувают глаза мещан. Вот она, всемогущая цивилизация! Сметая преграды на континентах, по нашей земле шествует триумфально. Любая дочка, невзирая на личности, положения, желает фирменные джинсы. А мы тут как тут: выбирай на вкус и цвет. Каждый очкарик хочет мировых стандартов оправу, а попробуй достань, даже с переплатой! Нет нигде, а у нас есть. Мы не неволим, по-доброму, хорошему, взаимному выгодному соглашению выручаем друг друга. Всё хотел спросить: вот как ты к деньгам относишься?

- Да, как и все! Жаль, конечно, что их у меня часто совсем нет.

- А почему? Не подумал?

- Задумывался, - огорчённо признался Гевашев. - Есть многое, о чём призадуматься не грех.

Он рассказал Володе случай. Однажды, когда он жил в Балаково, наблюдал такую вот картину. Привлекли его столпившиеся у ограды частного дома люди. В считанные минуты оказался он сам в толпе, заглянул во двор. У входа в приземистую конюшню стоял, растопырив кривые ноги, старикашка-цыган. В живописных лохмотьях, с вилами в руках, он казался странным рядом с милиционером и человеком в штатском, тихо и настойчиво наседавшими на него.

- Не пущу! - угрожая вилами, дико вопил цыган. - Лошадей не отдам!

- Поймите, вот постановление, - вразумлял его человек в штатском, с папкой в руках. - Не положено держать в городе лошадей.

- Отдай по-хорошему, - миролюбиво говорил милиционер. - Закон нарушаешь. О детях, внуках подумай.

- Не отдам! - упрямился цыган.

- Он ещё кричал о том, что в конях вся его жизнь, что надо его убить, чтобы забрать их; все симпатии Гевашева и невольных свидетелей были на стороне старика. Представителям власти пришлось ретироваться...

- Да брось ты! - отмахнулся Володя. - Было бы, о чём думать. Их дело запреты выдумывать, наше - обходить их.

А у Гевашева та история вызвала другие мысли. "Почему так выходит? - мрачно думал он. - Вырос с лошадьми и вдруг: "Отдай по-хорошему!" Хочешь методику свою применить, делу помочь - ан нет! "Принято, говорят, по утверждённой программе работать".

Он не ответил Володе, не поддержал его смех. "Запреты-то запретам рознь, Володя", - хотелось сказать ему. Но Игорь лишь усмехнулся. Как-то невольно сравнил свою одежду с Володиным велюровым костюмом мягкого голубоватого оттенка... За окном проказничал сердитый ветер, срывая верхний слой снега. Белесая пыльца проносилась перед зеркальными окнами. Было как будто всё видно, но бледно, расплывчато. "Так и в жизни, - подумалось ему. - Как будто видно, а что неясно".

- Интересно устроена жизнь, - задумчиво сказал Игорь. - Не так, как хотелось бы.

- Ишь, чего захотел! - разозлился Володя.

- Вот поднакопишь денег, а дальше что? На будущее тебя не останется, распалился и Игорь.

- На будущее? - переспросил Володя и понизил голос. - На будущее у меня планы самые прозаические. Вот от армии избавлюсь, посвободнее будет, вольготнее. Будем себе скромненько жить, - он хитро улыбнулся.

- До двадцати семи стригут в армию!

- Знаю! Вот деньжат поднаберу, надо на лапу дать, в институт устроиться. Если что - снова на койку.

- Враз выявят, что здоров! Только попадись снова. Так и залетишь.

- Думаешь?!

- И думать не надо! В век-то, какой живем? Техника совершенствуется. Приборы-то зачем? Нормальное состояние мозга себя выдаст.

- Оно у меня ненормальное, - засмеялся Володя. - Работать не хочу, жить, как все, не хочу. Где ж нормальное? А если свой человек у меня там?

- Да всё равно! Случайности всегда людей подводили. И так, золотой мой, запрячут, что и не возрадуешься. За счастье великое будешь считать, что на солнышко выглянешь. Пока не поздно, одумайся.

- Я только жить начинаю. Ты что мне каркаешь? Ни ты, ни я никому не нужны. В общей бесхозяйственности никто ничего не заподозрит. Надо ведь годы как-то покрыть.

- Сколько болтаешься?

Володя, вздохнув, мягко взглянул на Игоря:

- Больно хорошо мне с тобой. Седьмой год не работаю.

- Сколько ж тебе?

- Двадцати семи нет.

- Всё равно много! Без дела, без семьи жизнь прокатывается мимо.

- Я же только начинаю жить. Вот взялся бы за меня, языку научил. Может, в деньгах нуждаешься? Вот и заработаешь на мне столько, сколько за полгода специалисту-работяге на заводе не заколотить.

- Да что ты! - усмехнулся Игорь.

Но Володя не смутился, стал учить уму-разуму, опытом делиться.

- Каждый поступает, как ему удобнее, тщательно маскируя обман... Рюмашку за завтраком для бодрости поизносившегося тела, как поступал мой «хозяин»! Придти на работу, заправить арапа кулаком, поставить галочку о проделанной работе, вознести заискивающих, похулить разболтавшихся. Думая при этом, как вынести, вывезти то, что плохо лежит, отовариться во время рабочего дня. Пройти с поднятой головой мимо своего портрета на доске почета... Лучше обманывать, чем самому быть обманутым.

- Неужели ты веришь в то, что говоришь?

- Я убеждён!

- Поголовно все такие?

- За всех не скажу, но большинство пронизано духом стяжательства. Знаешь, классы отменили, но они-то ведь есть! Знаешь, к какому ты классу относишься? - развеселился он вдруг.

- К какому?

- К кулакам!.. - Заметив недоумение Игоря, пояснил: - Ну, к тем, которые руками живут, а что заработают - в кулаке помещается.

- Интересно. А ты?

- Сейчас к середнякам! Охота, знаешь, к классу имущих принадлежать. Додумался вот, из кулаков в «середнячки» вышел. О дальнейшем теперь забочусь! И тебе советую.

Володя разъяснил краеугольные камни своей философии. Гевашеву нравился собеседник, который не спорил, во внутренностях не копался, не провоцировал на откровенность, а просто проповедовал умение жить, наслаждаться жизнью и из всего черпать радость, а главное - выгоду. Он называл себя счастливым. Счастье так и лучилось из его глаз, и был он велик и всемогущ в собственных глазах и суждениях. Он твёрдо знал, чего хочет. Знал то, что Гевашеву пока не удалось осознать.

- Кулаком расхотелось быть, понимаешь? За «бабки» место под солнцем купить можно. А ты для начала ко мне иди в учители. Затем подумаем!..

- Ты причисляешь себя к развитым людям?

- Думаю, что довольно развит для своих лет, - перебил Володя.

- Тогда объясни, зачем развитому человеку учитель? - поддел Гевашев.

- Как зачем? - Володя даже перестал жевать. - Что ты хочешь сказать?

- Человек ты умный, обходительный, знаешь, где что сказать, как себя повести. И это ты называешь развитием? - Гевашев сел на своего конька. - В стране миллионы начитанных, образованных, хорошо одетых людей. А вот людей на своём месте не так уж много!

- Это уж верно. Поэтому и не работаю на производстве, - Володя соско­чил с «крючка» и обрадовано ухватился за другую тему. - А у тебя как с работой?

- Плохо! - чистосердечно признался Игорь с болью в голосе. - Всё из-за трудовой! Места на ней живого нет, вся в автографах. Потому в школу не попал.

- И не возьмут, пока на лапу не дашь. Слушай, может, тебе помочь? Куда ты ходил?..

- Я много куда ходил. Не берут.

- А ты ещё сходи!.. Погоди, - Володя стал что-то прикидывать в уме.

- Володя, ладно, - тронул его за рукав Игорь. - Для начала пусть я буду твой учитель. Так что, пожалуй, аванс, - с противной самому себе улыбкой сказал он.

- Сколько? - без особого энтузиазма спросил Володя, не высказывая, однако, неудовольствия.

- С полсотни. Я верну, если что...

- Возьми! - Володя под столом отсчитал нужную сумму от пачки. - Бери чего там! Если что - поделишься, когда у тебя, их будет много. Настанет же и у тебя такое время, а? - засмеялся он.

И сразу стал намаявшемуся без денег Игорю как-то ближе.

- По поводу английского, - сказал Игорь. И сам не веря в то, что говорит, продолжал: - Как только освободишься, приступим. А я пока ногой займусь. Он задрал штанину и показал ногу. Володя ужаснулся.

- Ведь без ноги останешься! Ты об этом думал? Показывал кому-нибудь?

- Здесь, в Москве, ещё нет. На севере, на Харасавэе, в ямальской экспедиции, застудил. Да вот в своё время побоялся операции.

- Есть у меня знакомый, - Володя достал записную книжку и стал тщательно её просматривать. Гевашев с замиранием сердца следил за ним.

- Вот он, кто нужен! Сидоркин, ассистент у профессора. Мой должник, его и подключим.

- А его как… благодарить, сразу надо?

- Здесь главное намекнуть, что всего сполна будет. Там и прооперируют вовремя и как надо. Потом разберёшься. - Володя взглянул на часы. Сейчас он, видимо, у себя. Поедем! Расскажешь поподробнее, что с ногой приключилось. Сколько лет назад? Когда воспалялась? Как лечил?

II

- Евгений Иванович! Боитесь?

- Ну что вы? - с напускным безразличием тотчас отпарировал доцент военной академии, выпучив рачьи глаза. Когда же до него дошло, что его заподозрили в трусости, всё в нём затрепетало от негодования. - Я фашистским стервятникам в глаза смотрел!

- Так ведь столько лет тому! - спокойно возразил Гевашев, удачно прооперированный ещё вчера.

- Только не волнуйтесь, - кряхтя, приподнялся на больничной высокой койке Иванович, столяр. Перевёл дух от боли, принимая прежнее поло­жение, добавил с расстановкой: - Евгений Иванович! Лежите спокойно и ждите, когда за вами «детский сад» придёт.

Детским садом называли молоденьких медсестер.

- Кто сказал, что я волнуюсь? - доцент пропустил иронию мимо ушей и вновь засуетился, стал дрожащими руками снимать пододеяльник с байкового одеяла. - Вот только бельё поменять! А её, как её там? - Нет.

- Евгений Иванович! - Гевашев старался развеять у соседа тревожное состояние духа. - Как вы к деньгам относитесь? - Это получилось глу­по, но что делать!

- К деньгам? Странный вопрос. Я лучше вам вот что расскажу, - бывший военный летчик обрадовано ухватился за возможность отвлечься от мрачных дум. - В одно учреждение пришёл конверт, а на нём написано «Самому главному дураку». Крупно, разборчиво! Лежит конверт день, лежит два, неделю, месяц. Никто не хочет дураком прослыть. Наконец один бесшабашный осмелился, была, не была - вскрыл конверт. А там чек на десять тысяч долларов и записка, "А вы не такой уж и дурак!"

Евгений Иванович негромко рассмеялся. Ни один из лежавших четырех человек не поддержал его: слишком вялым голосом, не глядя ни на кого, рассказывал доцент анекдот. Видно было, что не ушли от него угнетающие мысли о предстоящем испытании. В его-то возрасте!.. И вновь засуетился доцент, опустил ноги на пол, видимо, собираясь идти за сестрой-хозяйкой.

- Она знает и сама придёт, - остановил его Гевашев. - Лучше ещё что-нибудь расскажите нам оптимистическое. А бояться не надо!

- А сам? - подковырнул его доцент.

- Что сам?..

- Позавчерашний день вспомни!

Словно что-то оборвалось внутри. Страх, будто холодным комком, снова стал опускаться куда-то вниз живота, сметая все чувства, только что владевшие Гевашевым. Его передёрнуло! Настолько отчётливо вспомнилось.

- Вот что, Игорь Васильевич, - сказал ему лечащий врач, подойдя к кровати. - Завтра в первую очередь вас. Подготовьтесь, сделайте, что следует сделать. Медсестра поможет вам. Скажет, что неясно. И ещё, помолчав, добавил он, кивая на ногу. - Слишком запущена! Поздновато вы к нам. Сделаем, разумеется, всё, что в наших силах, но сами понимаете, не боги мы... И не так уж всесильны.

Казалось, все когда-либо бывшие и заглушенные в нём страхи нор­мального здорового человека все отпущенные ему на будущую жизнь опасения разом ожили в нём. Он диким, не своим голосом закричал:

- Нет! Слышите, нет! Мне тридцать девять лет...

Жуткий крик не то хриплое рыдание разнеслось по палате, проникло в коридор, достигло профессора Кротовского. Машинально развернувшись, профессор вместо ординаторской поспешил на вопли. В палате № 1110 он увидел бьющегося в руках врача и медсестры молодого человека.

- Мои вещи! Мои вещи! Где мои вещи? - вопил больной. - Ремесленники чёртовы!

- Что с ним? - наклоняясь, шёпотом спросил Кротовский. Коллега по­жал плечами, сбивчиво объяснил, что намекнул о возможной ампутации.

- Операцию на завтра! - решительно сказал профессор. - Сам буду оперировать. Придёт в себя, так и скажите: профессор Кротовский опе­рирует.

У Гевашева, как и позавчера, хлынули слёзы, он отвернулся, сказал, как бы извиняясь: - Со временем пройдёт! Психика сдала, - Справившись с собой, уже уверенно улыбнулся доценту. - Вот видите, напрасными были страхи. Так что не волнуйтесь.

- Когда вас привезли назад, по щекам у вас тоже текли слёзы, -грустно сказал доцент. Потом взбодрился, тряхнул головой. - А вот что меня позабавило, так это ваша записка!

- Да?.. Чем?..

- Прочитайте, если не помните.

Не вставая, Гевашев занялся скопившимися записками. Они были са­мого разного рода: "Афонину Якову Афанасьевичу. Гевашев просил передать коллективу, что вчера ему сделали операцию ноги. Температура 37,5. Настроение бодрое. Просит за него не беспокоится. Всем персонально привет".

"Ольге Владимировне. Операция прошла удачно, два с половиной часа. Очнувшись, с волчьим аппетитом съел курицу и бульон. Спасибо большу­щее! Они и соки сделали чудо. Чувствует себя героем".

Среди бумаг оказалась срочная телеграмма: "Желаем скорейшего выз­доровления". Это от мамы и сестры.

Телеграмма от мамы и письмо Оленьки с убедительной просьбой поскорее выздоравливать окрыляли, вселяли уверенность в завтрашний день. И невольно вспомнились слова Левина: "Дождись своего попутного!"

Подойдя к умывальнику, Евгений Иванович ополоснул лицо, открыл холодильник, потянулся, было к «сервелату», который достала по его деликатной просьбе Ольга Владимировна. Вспомнив запрет врача, тотчас захлопнул дверцу.

- В какое время живём! Счастливое, светлое, и вдруг без ноги остаться? - как будто самому себе сказал он.

- Счастливое, светлое!? - Отозвался Игорь. - Это как посмотреть. Когда-нибудь будет время другое.

- А как вы представляете себе другое время? Будущее? - с явно пре­увеличенным интересом спросил доцент.

- Ну, например, я верю, что настанет время, когда правители в жизни народов станут музейными экспонатами! Вроде английской королевы, - выпалил Игорь.

- Как это экспонатами? - задал вопрос доцент, а остальные вытянули шеи.

- Люди, управляемые сейчас, станут когда-нибудь свободными. Каждый трезво мыслящий человек захочет перестать быть только чьими-то рука­ми, а станет «головой». Лучше быть, как гласит индийская пословица, головой мухи, чем задницей слона. Посудите сами! Зачем умнице быть под контро­лем заурядных лиц? Спонтанно возникнут новые, невиданные в истории развитого человечества отношения.

- Вы где работаете? - сурово остановил философа молчавший на своей кровати у окна одноногий Федоркин, учитель труда из Орла.

- А какое это имеет значение?

- Значит, не работаете! Такой сумбур в голове. Послушать, так мы все чьи-то руки, а голова... Мы все единый организм? И голова и руки. Каждый на своём месте. А кто не работает, конечно, не «руки»!.. Он, он!.. - зашёлся Федоркин от злости, не найдя подходящего опреде­ления Гевашеву.

- Что я такого сказал? - вдруг вскипел Игорь. - Работаю я! Но для меня работа сейчас - это, в первую очередь, отношение к государству, гарантия неприкосновенности личности. Исполняю я свою работу вполне добросовестно, будьте спокойны!

- Небось, не зарплата бы - не работал, а? - ухмыльнулся четвертый больной по профессии - столяр.

- Да что вы! - желчно ответил Федоркин. - Какая там зарплата! Отно­шение к обществу, гарантия - это да! Вот что ему нужно. А зарплату он сам себе соорудит. Они, «свободные», зарплаты ждать не будут. Они ж - голова!..

- Да! Зарплата меня не очень интересует. Продаваться за большую зар­плату я никогда не буду - твёрдо сказал Игорь.

- Вы обеспеченный человек?.. - не дал закончить ему Евгений Иванович, массируя ноги. - Наследство от дяди Сэма?..

- Зачем же? У меня есть будущее.

- Будущее? Интересно, интересно! - Евгений Иванович перестал потирать ноги, чтобы лучше рассмотреть зарвавшегося соседа. - Будущее есть у всех живущих! У каждого, по крайней мере, самый короткий отрезок жизни.

- Я не об этом! Вот смотрите: эта картинка на стене и, например, «Мадонна» Боттичелли. Сравнили? То есть хочу, сказать, есть ширпотреб и есть уникальные вещи. Есть просто человек, и есть мастер с большой буквы, уникальный, единственный на планете! А люди живут, работают, высот не достигают. И раз - канули в Лету! Не каждый похвалиться может, что...

- Ну-ну, похвалитесь, - оскалился столяр.

Внезапно Игорь ясно увидел между собой и собеседником ничем не про­биваемую стену. Напряжённый разговор стал бессмысленным, Гевашев рас­слабился и уступил: - Может, что я не так сказал, не взыщите! Измучился я с ногой. А насчёт вопросов этих - забудьте. Жизни не хватит во всем разобраться. - И отвернулся.

- Как по мне, - решил по-своему закончить эту тему столяр, доставая из-под подушки пачку «Беломора». - Работать обязан каждый, мастер или нет, нравится или не нравится. А если товарищ не работает, то всё ясно; у него в голове много мусора.

Но Гевашев не слышал. Он продолжал про себя убеждать кого-то: "Без участия людей науки и научных центров каждый станет институтом человекообщения, кулинарии, медицины, языков. Без знания всего этого нельзя стать человеком, называться гордо «Гомо сапиенс».

Раззадоренные соседи не желали оставлять его в покое.

- Послушайте!.. - начал Евгений Иванович. - А как же люди придут к этому... вашему обществу? Какие ступеньки развития должны они переступить. Чтобы так, качественно измениться? Ведь вот нам, представителям на­шего общества, сейчас кажется диким бредом эта неуправляемость.

- Кстати! - подхватил желчный Федоркин. - А как по отношению к нам стоят эти ваши неуправляемые? Как мы к неандертальцам? Или ближе? Быть может, мы и феодальное средневековье? - Он засмеялся.

Игорь молчал.

- А вы не смейтесь, Пётр Иванович! - сказал доцент тоном взрослого в присутствии вспыльчивого ребёнка. - Всё может быть. Ну, а как же? Ведь у нас телевизоры, радио. Книги мы читаем. Образовываемся и развиваемся с каждым днем. Быть может, и скакнем когда-нибудь к этакому невероятному сейчас! А, Игорь Васильевич, я прав? Ведь чтение развивает нас, как, по-вашему?

- Не всех! - буркнул Игорь.

- Не понимаю! - радостно выкрикнул доцент.

Игорь повернул ко всем хмурое лицо:

- Теряем время!

- Его-то как раз у нас предостаточно, - добродушно вмешался столяр. - Вы объясняйте, объясняйте! Истина рождается в споре.

- Ерунда! - совсем разозлился Игорь. - Невозможно переспорить другого. Силой, положением можно заставить другого человека согласиться. Но каждый всё равно останется при своём мнении.

- Посмотрим, посмотрим, - бодро приподнялся на кровати Евгений Ива­нович. - Значит, вы утверждаете, что чтение не развивает? Но, извините, на этом у нас построено образование. Образованный человек - это кругозор, раскованность мозга, свобода ориентации, способность анализа.

- Что образованный человек не значит развитый, так же ясно, как то, что образованный - не значит интеллигентный. Не станете же вы против этого спорить?

- Так что же развитый?..

- Развитый человек - творец! Развитому человеку не нужен учитель.

- Можно пример?

- Сию минуту!.. Эдисон.

- Эдисон?!

- Да, величайший изобретатель Эдисон. Тысяча и одно изобретение за одну человеческую жизнь. Граммофон, лампочки - это его творения. А чем занимался? Хотя б один день где-то работал, как большинство людей? Ни одного дня! Читал, день и ночь читал - и изобретал. Ему не нужен был учитель. А других взять? Например, Гудиер, вулканизация резины.

- Значит, их чтение развивало?

- Развивает не одно чтение! Потрясения, например. Скитания. Кстати, Гудиер был безграмотным!

- Не понимаю.

- Я ж объяснил. А вы спорите, - без всякого энтузиазма сказал Игорь и замолчал, чтобы прекратить прения.

Евгений Иванович не унимался, вспомнив кое-что из разглагольствований Гевашева, очевидно, претендующего на звание развитого:

- А вы как развиваетесь? Тоже странствуете? - Он не знал, что затронул в душе странного собеседника наболевший вопрос. И никто не понял, почему с такой гордостью, не заметив насмешки, Игорь вполне серьёзно ответил дрогнувшим голосом:

- Да, я не москвич!

- Вот видите, я угадал, - обрадовался доцент. - То-то сразу заметил по разговорам вашим, какой-то вы непостоянный. Прямо перелётная птица. А сюда как залетели? И откуда?

- Всё это гораздо сложнее, чем вы думаете, - ответил не москвич. И возвысив голос, с торжеством, удивительным для всех, он продолжил. - А теперь я здесь. И прописан! Работаю, на самом красивом проспекте столицы.

- И кем же вы работаете?

Гевашеву было всё равно, кем и для чего задан подобный вопрос.

- Контролёром, - просто ответил он.

- И что же вы контролируете?

Неизвестно, как объяснил бы Гевашев свою должность, если бы в открытую дверь не въехало на роликах кресло и через минуту, подталкиваемое мягкими руками санитара, не исчезло бы за бесшумно закрывшимися дверьми, увозя на исцеление прикрытого белоснежной простыней обнажённого Евгения Ивановича. У него было каменное лицо, отбившее у оставшихся всякую охоту дискутировать.

< Предыдущая		Следующая >