Глава 2

ЧЁРНЫЙ КОТ

1962 год.  Жданов. Гигантский город металлургов и моряков, что вольготно раскинулся на берегу Азовского моря, озарён в сумерки багрянцем мартеновских печей "Азовсталя", полон днём шума грохочущих трамваев и мягко шипящих автобусов и легковушек. И не случайно оказался там паренёк из Кривого Рога выросший вдали от прибоя и загадочной синевы, вдали от парусов, то плавно скользящих по изумрудной глади, то взлетающих к насупившемуся на проказы непогоды хмурому небу, оттого и тёмному. Костя с третьего класса грезил морем и кораблями. На уговоры отца и матери связать жизнь с шахтой, так сказать пойти по стопам родителей и продолжить славные традиции семьи, мотал головой и твердил одно:

— В мореходку хочу.

И ничего, что вместо мереходки, попал на курсы поваров. Два года напряжённой учёбы пролетели и ему теперь подвластны тайны приготовления пищи, а макароны по-флотски сварганит такие, что пальчики оближешь. Чем не кок? Скажем, Азовского Управления Черноморского пароходства? И как истинный мореман прописан на "Шексне*, грузовом теплоходе, а на железнодорожном вокзале он потому, что свободных мест в общежитии нет, и пока не предвидится. Не оказалось их и в городской гостинице, да он и не особенно сокрушался по этому поводу. Ничего, не зима, перебьётся, ждать теплохода из Керчи недолго — два дня и потерпеть можно. Правда, несколько стеснён материально. На оставшиеся гроши не разгуляешься, не потому ли его устраивало, что шумел дождь.

— Далече едешь?

— А ты? — вопросил тотчас Костя парня, пришвартовавшегося к нему в развалку, с наслаждением прожёвывая пирожок с повидлом.

— Вот думаю, куда бы податься?

Знакомство состоялось. Владик показался ненавязчивым и Костя расслабился. В подёрнутых дымкой слегка косящих глазах… "

Признаться честно на этом месте рассказа невольно подумалось Игорю, что Костины глаза смахивают на глаза Рунара Ивановича. Но он точно набрал в рот воды и, ни жестом, ни, словом не обмолвился о своих предположениях. И не мешал Левину излагать мироощущения из рукописи из голубой полиэтиленовой папочки.

"... В глазах виделись Косте неподдельная доброта к людям и даже то обстоятельство, что тот со справкой вместо паспорта не насторожило, а наоборот показалось сущим пустяком по сравнению с теми достоинствами, которыми так щедро одарила природа Владика.

К тому же у Владика оказался божий дар, если умение добывать, шутя деньги можно назвать даром. Костя приятно ошеломлён, когда новый кореш с помощью нехитрого приспособления из своего чемоданчика умудрился в считанные минуты из двух копеечных чеков из Гастронома сконструировать один и на довольно-таки приличную сумму. Чародей вызвался в том же магазине продемонстрировать своё мастерство: и на Костиных глазах отоварился «Столичной», колбасой и в киоске в двух кварталах от Гастронома, напевая про «родинки на щёчках, а в глазах — любовь», реализовал товар за наличные. Косте со стороны хорошо была видна вначале сосредоточенная, а когда Владик отошёл, сияющая от солидного навара молоденькая продавщица.

— Даже не спросила, где столько взял? — довольно ухмыльнулся отчаянный Владик, пересчитывая наличность. Изучающе посмотрел на Костю, улыбнулся и покровительственно потрепал по плечу. — Меня, советую, держись! Сыт всегда будешь, а крышу над головой добудем. Вот истинный крест. Он заголил живот и перекрестил пупок.

— А если зацапают? Тогда как? — трезво усомнился Костя.

— Вот им! — и Владик пошевелил большим пальцем между двумя другими, презрительно сплюнул на асфальт. — Не для того я целый год вольной жизни дожидался, чтоб словиться. Я там... учился.

— Чему?.. Если, конечно, это не могильная тайна...

— Чему? Чему?.. Уму-разуму вот чему!.. Делать так клёво, чтобы комар носа не подточил. Тонкая работа.

— Где тонко, — подвернулась Косте на язык банальная фраза. — Там и...

— Рвётся, хочешь сказать, — не дал ему договорить Владик.

Костя кивком головы подтвердил народную мудрость.

— Дитя ты ещё неразумное. В жизни всё наоборот. Если кому и не везёт, так только чёрному коту. — И. Владик насмешливо засвистал известную мелодию.

— Ну-ну, не задирайся, больно ушлый! — начал обижаться Костя, к которому закралась мысль уйти, но доброжелательность Владика и заманчивое предложение погудеть в «Маяке» и то, что всё обошлось на должном уровне науки и техники, развеяли его страхи, и он остался с Владиком.

Их радушно встретил «Маяк», довольно-таки приличный ресторан с обширным меню, с привлекательными официантками в накрахмаленных передниках и с ослепительно белыми коронами на кокетливых головках. Ещё вчера Костя успел узнать, какие радости спрятаны за манящими неоновыми буквами над дверьми, и только поэтому он пересилил свою обиду на Владика, а после второй рюмки пятизвездочного коньяка и вовсе обо всех своих опасениях забыл. Ему просто хотелось веселиться и ни о чём серьёзном не думать.

— Только чёрному коту и не везёт, — уплетая за обе щеки семгу, повторял он, удивлённый открывшейся вдруг банальной истиной. Они засиделись допоздна, и Косте совсем не хотелось думать о предстоящей ночи на вокзале или скамейке в каком-нибудь сквере. Владик болтал; о своих переездах, кутежах, о том, что завтра собирается смотаться к надежному корешу в Таганрог, и потому надо уладить кое-какие дела в Жданове.

— Лёшка тот не чета, конечно, нам: золотые руки, деньгу заколачивает резьбой, чеканкой. Вот только больно рановато семьёй обзавёлся. — Полез за письмом. Нашёл в заднем кармане брюк, и победно размахивая им, восхищённо добавил:

— Приглашает! "Обижусь, пишет, если не почтишь своим визитом, и знай, даже на порог близко не пущу". Вот это друг! — и круто меняя разговор, спросил: "Ты ночевать, где будешь?"

Костя настроившийся сбацать гопака с краснощёкой смуглянкой, помрачнел, представив себя после весёлого кабака на вокзале. Но тут заиграли «Ах, Одесса моя», и стало всё равно где. |

Пошёл и Владик танцевать с подружкой смуглянки — рослой девицей с пепельными волосами по плечи, с начёсом впереди. Он и в амурных делах проявил себя искусным. Через несколько минут его партнёрша и краснощёкая смуглянка, посовещавшись, подсели к ним. Как и девушки, не чуждый музыке и поэзии Владик быстро уболтал их и в дальнейшем знакомство сложилось само собой.

— Как? — улучшив момент, шёпотом спросил Владик, довольно потирая руки, тем самым, давая: понять, что всё в ажуре, кивая на девушек.

Костя так и зарделся, не потому, что он был, что называется, красной девицей, а потому что жажда неизведанных ещё чувств ударила ему в голову, взбудоражила ум. Ему по сердцу пришлась эта смуглая девушка с вызовом в чёрных, несколько запавших глазах. Льстило ему предпочтение, которое она явно отдавала ему, отказывая в танце настойчивому армянину с посеребренными висками,

— Разве не видите: я отдыхаю? Что за люди! Ни отдохнуть, им поужинать не дадут спокойно, — ломаясь, щебетала она.

— Девушка, прошу!.. Только один танец с вашей дамой, — взмолился, поворачиваясь к Косте галантный, в летах, кавалер.

— Слово своё она сказала. Что ещё?

Через минуту на столе появилась шампанское.

— Я вас всех угощаю! — рачительный армянин не сводил глаз со смуглянки и, видимо, надеялся на перспективное будущее, Уловив восхищение и снисходительную благосклонность во взоре дамы: сердца, он склонил перед нею свою кудрявую головушку, буйную от природы и выпитого. Затем, ловко поймав изящную руку девушки, поднёс к губам и почтительно застыл (замер) в этом положении. Ни на капельку не растерявшись, она соизволила дать ему аудиенцию на пару минут в вестибюле.

Зато у Кости от такой предприимчивости назойливого армянина прямо-таки кошки на душе заскребли. Когда она вернулась, беспокойство его прорвалось вопросом:

— Так что надумали?

— Ничего конкретного, — небрежно бросила она и зашепталась с подружкой. — Ничего конкретного, — повторила, — Так, ничего, болтовня одна, сплошная болтовня. К нам напрашиваются. Ну и кавалеры пошли! Обхохочешься! Ни кола, ни двора!

— А к нам нельзя, — деловито продолжила за неё подружка. — К нам в общагу даже родных на ночь, глядя не пущают. На вахте сегодня сущая ведьма баба Маша. Это ж не кто-нибудь, эта ж полчеловека, чуть что, так за трубку хватается и «мусоров» вызывает.

— С вами, девочки, не соскучишься. А за крышу над головой я ручаюсь. Есть одно местечко, а с ними, — Владик вытащил охапку денег из кармана, — повсюду и почёт и уважение. А повсюду веселье и раздолье, — и заталкивая их обратно в карман брюк, заржал.

У смуглянки при виде денег загорелись глаза. Костя перехватал её восхищенный взгляд и с неприязнью подумал о Владике и могуществе денег, но ему показать было нечего, и он положился на всемогущего Владика. Далеко за полночь они добрались до обещанного Владиком райского местечка.

— А если ключа не оставили? — с тревогой провожая уплывающий "Зелёный огонёк", настороженно оглядываясь по сторонам, живо спросила одна из девушек. Они до сих нор так и не представились друг другу. — Тогда как?

— Но ведь дом-то от этого не провалился под землю и не растворился в тумане! И не резон усложнять свою жизнь грустными домыслами. К тому же я, как единственный наследник рая: обо всем позаботился, — подал голос, молчавший всю дорогу и видно обмозговывавший их положение, Владик. — Посмелей, злой собаки нет.

В действительности вообще никакой не только собаки, но собачонки не оказалось, ни во дворе, ни в доме, хотя жестяной прямоугольник с изображением оскаленной морды бульдога нагонял на Костю страх. На калитке висел амбарный замок, им пришлось лезть через забор. Лезли как воры, озираясь, но никто, ни за руку, ни за что другое не схватил. Дверь на веранду тоже оказалась запертой, несмотря на уверения, под резиновым ковриком ключа Владик не нащупал. Но зато ловко и привычно вытащив стекло в коридоре, влез внутрь, зажёг свет, и помог остальным. Видно было, хозяйничал в этом доме не впервые.

— Располагайтесь! Будьте как дома! И никого и ничего не бойтесь.

Девушкам столь романтичное вторжение в чужой дом без спроса и ведома хозяевов пришлось по сердцу, и они довольно быстро освоились, захлопотали у газовой плиты. Запахло колбасой, яйцами, сыром, а от заведённого в полтона "Черного кота" на радиоле девушки завизжали от восторга. И все повторяли: "Только чёрному коту и не везёт...". А вслед им вторил и Костя.

Смуглянке пришло в голову разыскать кота в доме и непременно чёрного. Не может быть частного дома без кота!

Начали с гардероба, заглянули под тахту, но, сколько не искали — в доме не оказалось, ни одной, не только чёрной, но даже и рыжей или серой кошки. Поначалу огорчились, но зато после напропалую пели и плясали. Косте на приличия было наплевать.

Он уже ничего не помнил и спал, сидя за столом, когда сердитый голос словами, словно ударами по голове, заставил продрать глаза, и вскочить на ноги. Но к своему разочарованию и страху он не увидел, ни Владика, ни очаровательной смуглянки, с которой он так и, ни разу не поцеловался, и даже не знал» как звать, ни её привлекательной подружки. И поначалу он никак не мог сообразить, где он? Что с ним? Ничего вразумительного он не смог объяснить не только участковому и разгневанной хозяйке дома, солидной дамочке, метавшей громы и молнии в адрес распустившейся молодежи, пользующейся попустительством безмятежно спавших ночью сотрудников милиции, но и самому себе. Его вывели, руки за спину. Из окон домов напротив осуждающе глядели на него серьёзные лица. Поодаль тоже стояли люди и стар и мал у калитки и укоризненно покачивали головами.

— Выставил окно, — расслышал он. — Залез. У-у! Ворюга… Взгляд бандитский.

— Я бы ему? — сказал здоровенный мужик с мешком на плечах и для пущей наглядности потряс кулачищем. — Небось, приблудный.

— Боже, и развелось их, — сказала ещё одна, меняясь в лице и хватаясь за сердце. — И чего не трудиться честно, как все люди? Теперь, небось, срок дадут... на всю катушку.

Но их Костя уже не слышал. Вопреки разуму он с немым восхищением дотронулся до хитроумной металлической конструкции нутра спецмашины. "И до чего изобретательны люди! Вот на что талант свой растрачивают — вдруг подумалось ему. Он криво усмехнулся. Затем стал припоминать. Интересно куда остальные подевались? Машинально пошарил по карманам. Ни рубля. Прогудел что ли? Все тридцать два целковых? Так нет же, расплачивался Владик. Он откинулся на холодноватую стенку машины, и его точно обожгло: вспомнились горячие проворные пальцы смуглянки. Её работа, как пить дать. Обчистили его и смотались. И Владька, он впервые назвал своего знакомого так непочтительно, с ними заодно. Но ведь у него столько денег! И куда же они всё-таки подевались? Может в гардероб или в подвал залезли, отсидеться пока гроза не миновала? И вдруг он успокоился, явственно почувствовав что-то мешающее ступать под ступнёй левой ноги — догадался — деньга на месте, сам на всякий не предвиденный случай, чтоб не пропить, или чтоб не вытащили, туда положил. А в том, что вырубился, никто не виноват. Может, и будили, да так и не добудились. Ничего! Как там, у Маяковского "Моя милиция меня бережет", разберутся, простят. Не вор и не тунеядец, а «мореман» из Азовского управления Черноморского пароходства. Сегодня, завтра перекантуюсь на вокзале, раз ни знакомых, ни свободных мест в гостинице, а в пятницу в рейс. Керчь, Ялта…"

В отделении милиции действительно разобрались. Попросили подписать протокол. Ещё раньше при задержании изъяли паспорт.

На следующий день южное солнце слепило протрезвевшие глаза. Костя бодро, несмотря на ночь, проведённую на вокзале, за чтением газет теперь уже из-за отсутствия паспорта, а не свободных мест при вокзальной комнате отдыха, с оплаченной квитанцией штрафа за нарушение паспортного режима так сказать за своеобразную плату за романтическое злоключение с ночёвкой в чужой хате, вошёл к начальнику паспортного стола.

— Ну, молодой человек, — приветливо обратился тот. — За паспорт распишитесь здесь и вот здесь.

Костя так и вспыхнул от благодарности. Счастливый оттого, что так дёшево отделался, от понимания того, что его правильно поняли и должным образом компетентные дяди разобрались, что к чему. И он, не вникая в то, что подписывает, твёрдо поставил подпись.

— Счастливого пути!

Почему пути, а не плавания желает ему этот симпатичный, смахивающий на грека, начальник паспортного стола? На залитой сентябрьским светом погожего дня оживлённой улице он вытащил паспорт и похолодел, рассмотрев штамп о выписке. Глаза сразу же заслезились. За что так?

В зашумевшей голове вихрем пронеслось: "Только чёрному коту и не везёт!" — и на волчком вертящейся перед глазами заезженной пластинке он явственно увидел поддельный чек, ворох денег, смеющегося Владика, краснощёкую смуглянку и подружку её, с которой так и не обмолвился не единым, словом".

Игорь Васильевич давно догадался, чьё творение читал подземельный крот с таким: упоением.

— Видать не суждено было всевышним Рунару Ивановичу стать моряком, — сказал он, подытоживая столь любопытное для него повествование, которое он живо довообразил.

— Но изволь ответить мне.

— Прошу!

— Ко мне какое отношение имеет эта пошловатая история, как я догадываюсь, приключившаяся с Рунаром Ивановичем в Жданове?

— Прямое! — завопил Левин, вскакивая, и меряя своими шагами комнату. — В жизни каждого из нас есть свой, заметь, чёрный кот. Не рыжий и не серый.

— Вот с этим я согласен!.. — произнёс Игорь, почувствовавший, что стоит на пороге открытия одной из величайших загадок и парадоксов бытия. — Извечная борьба добра со злом!.. Рунара Ивановича, как я понял, выписали и отправили к маме в Кривой Рог. И он навсегда распростился со своей юношеской мечтой — морем. Другими словами восторжествовало зло, не так ли?

— Так-то оно так, но не совсем так.

— Александр Акимович говоришь загадками. Поясни!

— Так ты до конца выслушай!

— И так всё ясно.

— Ясно, но не совсем. Пониманию осмысления бытия учиться надо.

С этим утверждением Игорь не мог не согласиться и. ликбез продолжился.

— "Спустя полгода…, — продолжал озвучивать голубую папочку Александр Акимович. — "Деньги, мои деньги, — сокрушалась тётя Владика, снова и снова подскакивая к венскому стулу, то, охая, взбираясь на него, и шарила дрожащей рукой в вещах, на антресоли. С неделю как её изводило давление. С гипертонией не пошутишь! — неужели запамятовала, — и вновь бессчётное количество раз, совсем как когда-то, а точнее, сорок пять лет назад проворно вскакивала на него без оханья и аханья забывая на время о коварном кровяном давлении. — Будь оно неладно! Нет! Она ещё в своём уме. Деньги лежали там, в укромном ей лишь ведомом потаённом местечке и вот их нет. Семьсот пятьдесят целковых с таким кропотливым изо дня в день старанием выкроенными за целых десять лет исчезли неведомо куда. Взяты вражьей рукой, возможно способной на убийство. — Её ужаснула мысль, что избежала печальной участи одиноко живущей, а потому и беззащитной вдовы без вести пропавшего офицера. — Что делать, раз; по природе однолюбка? Тяжело без мужа, а крепиться надо, — эта мысль ошарашила её, да так, что слегла — сказалось давление. — Врача надо!"

На этот раз врач неотложки в ответ на встревоженные лица примчавшейся родной сестры солидного возраста и не менее солидной комплекции племянницы, покачал головой.

— Сделали всё, что могли.

Тело обмыли, и подготовили в последний путь, оставалось только прописать на постоянное место пребывания. Встал вопрос — кто возьмёт непредвиденные расходы на себя?

— Да, почему я? — возникла племянница. — У тёти Моти были, я знаю деньги на похороны. — Верно. У неё была сберегательная книжка. Надо поискать хорошенько и найти её.

Но, ни книжки, ни денег найти не удалось. Самые тщательные поиски оказались безуспешными,

И тут, словно гром с последующей грозой грянул с безоблачного ясного неба, грянул, что называется, неотвратимый в этот горестный, час, настолько звонок до сих пор зловеще молчавшего целых два дня пыток телефона поразил и насторожил их обоих. И сестра, и племянница смотрели на него как на чумного с опаской, не решаясь узнать причину столь странного для молчуна поведения, когда звонок зазвучал столь пронзительно в тягостной тишине. Хозяйка недослышала чуток, потому и долго не успокаивался телефон. Пока племянница, опомнившись, подскочила. Резко сняла трубку. Пальцы плохо повиновались ей.

— Вас слушают!

Но в ответ лишь прерывисто зазвучали частые гудки как бывает с занятым телефоном, или когда повесили трубку.

Тётя подскочила к ней.

— Кто?.. Звонил кто? — когда, наконец, бесполезная трубка водворилась на место, спросила она племянницу.

— Не знаю!

Тётя переключилась на сберкнижку.

— Но у нее была, сама видела, сберкнижка. Запропастилась куда-то, и её нигде нет, — уже после погребения вновь запричитала сестра, настолько была обеспокоена столь неожиданным поворотом событий, когда и наличные деньги и сберкнижка сестры исчезли совершенно неизвестно куда. — Как же так, — обшаривая снова и снова дом и даже осмотрев на огороде грядки, всплакнула она. — Как же так? Была ведь, сама видела... Уж очень ей не хотелось раскошеливаться, да что делать, коль так. У неё-то у одной и были деньги. А что спросить с Тони. Без гроша за душой. Оно то и понятно, И Степан выпивает и двоих мал, мала меньше и обуть и накормить надо. Отведи от нас всех господи, смертный час за доброту то мою.

И опять тот же звонок, столь пронзительный, как и накануне похорон в осиротевшем доме. Ей хотелось спросить: "Кого надо?", но она не спросила, а затаив дыхание, прижала к уху телефонную трубку. И ей показалось, что слышит, как дышит телефонная трубка, и странно, дышит точно живая.

— Владик! — вырвалось у несчастной матери. — Сынок! Не молчи, я знаю, что это ты спрашиваешь Матрёну Федоровну. Умерла она. Да не молчи! Мне тяжко! Разве у тебя нет дома, что неизвестно где и с кем скитаешься? Ты зачем мать позоришь перед соседями? И я знаю, я уверена, что и деньги и сберкнижка на твоей совести. Твоя работа! Да не молчи, язвья твоя душа! Был бы жив твой отец, ты как шёлковый был бы у нас. Что делать? Пусть сгинет тот день, когда произвела тебя на свет! Проклятье мне, проклятье! Не хочется и жить то! Да не молчи ты!

На другом конце провода помолчали, очевидно, обдумывая как поступить. После минутного замешательства, вызванного сообщением смерти Матрёны Федоровны, слышно была, как всхлипнула телефонная трубка и "У-у-у".

Несчастная мать спешила. Только сейчас до неё дошло, что к преждевременной смерти её сестры, наверняка приложило руку её чадо с таким трудом выпестованное без отца и мужа. И осознав это, она, жаждая возмездия, набрала ноль два. Но стоило ей услышать голос дежурного милиционера по городу, как она спохватилась и тотчас положила трубку.

— Что делать? Что делать? — и долго ещё содрогались стены дома от её безутешного плача".

Александр Акимович замолчал. Молчал и Игорь, потрясённый нелепостью хитросплетений человеческих судеб, наконец, не выдержал:

— Получается, мы сами создаём себе проблемы и несём ответственность за свои трудности?

— Не всегда,

— Что-то я вас, Александр Акимович, не совсем понимаю!

— Ведь понимал, когда меня слушал?

— Понимал!

—А теперь гнёшь своё: "Не понимаю!" А это, в общем-то, хорошо, что не всё понимаешь.

— Так уж устроен человек! — вскричал Игорь. — Выходит он, как Бобик, ходит и делает вид, что всё понимает.

— Молодец! — воскликнул Александр Акимович. — Ты превзошёл себя! Именно таращится на божий свет человек и думает, что всё понимает. А на самом деле это мираж! А сам он ни бельмеса не смыслит!